Так случилось, что разговор о наследии и наследственности города, вариантах эволюции развития его облика, вообще эволюционности или революционности его судьбы происходил на улице, названной именем создателя теории эволюции — Дарвина. Нашего собеседника — Олега Дроздова тоже в какой-то степени можно считать харьковским Дарвином от архитектуры, последовательно отстаивающим осознание архитектуры как некий естественный процесс развития городского пространства.

Город, о котором мы забыли. Город, к которому мы не привыкли. Город, который мы игнорируем... Вот основные мотивы, прозвучавшие во второй части нашей беседы, начатой в еще сентябре .

Вы часто скептически отзываетесь об элементе искусства и красивости в архитектуре, но в Ваших работах есть некая аура, харизма, атмосфера, которые красноречиво говорят, о том, что Вы все же подвержены влиянию искусств. Вот только каких? Что Вас вдохновляет? Литературы, музыка, кинематограф…

Архитектура, как хорошая книга или фильм, должна иметь много слоев: хороший сюжет, яркие герои, злободневность, интеллектуальность, техника письма, в конце концов… Кто-то считывает лишь пару таких слоев, а кто-то нуждается в чем-то большем. Как хорошая книга нуждается в хорошем читателе, так и архитектура аппелирует к потребителю с определенным уровнем. Все, что мы делаем здесь, несет на себе какой-то отпечаток ущербности, то есть отражает особенности общественных процессов и социальных норм. Вот поэтому все у нас построенное, по большому счету, не стоит одного датского детского сада, в архитектуре которого отражены и уровень свободы этих детей, и особенности тамошней педагогической системы, и вся эта демократия своеобразной Республики детей. К сожалению, нам ни разу не предлагали сделать что-то подобное, где можно было бы реализовать все эти слои.

Коммерческая недвижимость, которой нам приходится заниматься часто — это, по сути, какая-то клаустрофобия, которую делают все и везде, и в которой сложно найти какую-то идентичность и, вообще что-либо изобрести. Можно сделать это хорошо или плохо, но это не те вещи, на которых основана локальная архитектура. Вот  жилье — это уже другое дело, там хотя бы есть связь с местной уникальной традицией. А коммерческая архитектура вся стандартизована американцами еще в 50-е годы прошлого столетия.

А что касается инспираций чисто архитектурных, что Вас волнует и интересует в последнее время?

Меня больше интересуют не имена, а места. Мне интересен и близок швейцарский подход с их «коробочками, наполненными философией». Они довели всё это до какого-то предельного совершенства, сочетающего и глубину и простоту. Мне близко то, что сейчас происходит в Португалии. Я попросил как-то известного португальского мастера Гонсало Бирна прокомментировать феномен португальской архитектуры, два представителя которой становились в последние годы лауреатами притцкеровской премии*. И это на 5 млн. населения! У французов тоже два таких лауреата, у немцев — ни одного.

Так вот Бирн рассказал, что когда в 1970-е пал режим Салазара, экономическая и социальная жизнь Португалии была в удручающем состоянии, крупные города буквально обросли трущобами. И вот множество молодых архитекторов занялись созданием проектов по реконструкции и изменению сложившейся городской среды. Причем, настолько активно и плодотворно, что их стали приглашать многие мировые центры архитектурно-строительного образования. В свою очередь, португальские энтузиасты опыт, накопленный за рубежом, рьяно воплощали на родине. Подобное «переопыление» опытом и дало Португалии такую необычную социально ориентированную архитектуру с высочайшим уровнем исполнения.

* Притцкеровская премия — награда, присуждаемая ежегодно за достижения в области архитектуры. Премия широко известна в мире и считается аналогом Нобелевской премии. Размер премии, помимо «нобелевского статуса» — 100 тысяч долларов США лауреату.

«Город счастья», к которому должен стремиться Харьков. А какие-то конкретные примеры реализованного «счастья» вы бы могли назвать на примере Европы, Азии?

Города можно сравнить с очень крупными предприятиями, которые находятся в громадной (в мировом контексте) конкурентной среде. Они должны конкурировать в борьбе за человеческие ресурсы, они их должны воспроизводить. Должно быть хорошее образование, должны быть рабочие места. Вот взять, к примеру, Львов: лет 5-6 назад мы были в одинаково неблагоприятных стартовых условиях. Теперь же там, в отличие от Харькова,  происходят принципиально новые вещи: организация публичного транспорта, пешеходные зоны, велосипедные дорожки — всё сделано так, что человек без автомобиля является полноценным горожанином, которому комфортно.

Продолжая португальскую тему, можно сказать, что нечто похожее сейчас происходит и в бывших португальских колониях в Южной Америке. Там сейчас происходят совершенно невероятные пространственные реформы, интересно решается вопрос строительства для бедных, когда, получая довольно скромное базовое жилье, человек может доращивать различные опции. Такие, с виду не самые благополучные, страны как Чили или Колумбия демонстрируют удивительные городские  трансформации, развитие прекрасных архитектурных школ.  В общем, можно с прискорбием констатировать, что последний «Гондурас» остался у нас и в России.

В одном из интервью вы сказали: «Туристическую зону города можно расширить почти вдвое, но это уже вопрос больших стратегий». Какой-то конкретикой можно наполнить эту фразу. Улицы, районы, дома, объекты…

Один мой приятель называет зону Подола и всю эту своеобразную подкову вокруг центра несколько неприличным словечком «Гваделупа». Никто толком не может четко определить, где это все находится, поэтому и получается где-то там в тихой «Гваделупе» центра… А ведь эта среда — наше сокровище. Там сейчас комбинация очень мелкой застройки, парцеллированной от деревенской до индустриальной: там есть какие-то заводы, склады и прочее. Когда-то так разрозненно выглядела и Сумская, а теперь ведь это самая презентабельная улица города. Так что, будущее у района есть, его надо «уплотнить», развивая и производственные кластеры и культурные. Эти места еще и экологичны. В этом районе мало асфальтового покрытия, вся вода дренирует полностью. Количество зелени сравнимо с деревенским. Сами дома сделаны из экологичных материалов: красный кирпич, дранка, деревянные балки… После этих домов ничего не надо утилизировать…

Как-то мы с колумбийским университетом делали воркшоп на эту тему, посещали различные локации старого города, и оказалось, что 85% наших студентов были в этих местах впервые в жизни. Речь идет о территории, расположенной между станцией метро «Киевская» и улицей Котлова. Это же целый город-парк, который можно утроить и даже упятерить по плотности; и это не будет заметно. И конечно к реконструкции имеющихся построек надо подходить очень тонко, сохранив всю прелесть мещанского быта 19-го столетия. Так что территория исторического ареала в Харькове, по моему мнению, раз в шесть превышает площадь, которую сейчас принято считать туристически и исторически ценной.

Загоспромье, Шатиловка, 23 августа, Алексеевка — это наиболее активные зоны современного строительства в городе. Очень показательная территория. Уже можно делать выводы о каких-то тенденциях и особенностях. Ваши оценки и комментарии?

Многие застройки последних десятилетий — это наше большое горе. Всё то неудачное, что появилось за эти годы, быстро утилизировать и изменить практически невозможно. Я даже не об архитектуре — что-то в этом смысле весьма удачно — речь о самой природе застройки: самые высокие дома загнаны в ямы, совершенно не учитываются особенности ландшафта, отсутствуют публичные зоны для общения, прогулок и т.д. и т.п.  А все это происходит по нескольким причинам: у города нет амбиций в лице, скажем, главного архитектора или какого-то планирующего органа, которые бы регламентировали профиль улицы, особенности инфраструктуры в зависимости от плотности населения (как я это называю, соотношение «пустое-зеленое»).

Представления же девелоперов о добре и зле ограничивались в основном количеством денежной массы, выручаемой от метража: «Они зарабатывают 350 с метра, а мы — 200... Тогда нам надо уменьшить себестоимость… А  нам надо больше этажей, тогда мы выживем…». Но ведь всё это вообще не имеет никакого отношения ни к городу, ни к архитектуре. Получается, что некоторые объекты и даже целые массивы — это не явление архитектуры или городской истории, а всего лишь ряд спекулятивных прецедентов. В цивилизованном мире кусок земли не может быть застроен без соответствующего регламента, в котором общество и профессионалы решили, что можно и как делать. И архитектура тут уже не играет основной роли, тут главное, что происходит с улицей, ее профилем, придомовой зоной. Есть страны, Южная Корея, те же США, у которых с архитектурой все плохо, но у них при этом первоклассно решены общественные пространства. Стоят там неприхотливые коробочки, определенные регламентом, но между ними ты попадаешь в зеленые коридоры, а вот здесь у них библиотека, а чуть дальше какой-нибудь развивающий или спортивный центр, беговые и велосипедные дорожки — все это определяет совершенно другое качество жизни, которое дает чувство повседневного комфорта и порождает трепетное, любовное отношение к своему городу.

В связи с этим возникает необходимость в какой-то, что ли, профессиональной этике… Хотя этот аспект привычно связывают с профессией врача, учителя, но только не архитектора… Вот в этом-то и кроется главная ошибка. Архитектор, как творец, как некий мессия, который лепит свою гениальную лепнину — вот такое восприятие нашей профессии и дает мнимое право быть социально безответственным.

Пока что архитектуры, которая могла бы быть достойна представлена в современном мировом контексте, у нас сейчас нет, но она появится, я думаю и, все-таки, верю, обязательно появится. Но! При условии существования двух факторов — хорошего образования и гражданского общества.

Беседу вел Игорь Авдеев

первая часть беседы...