Харьков — тот странный город, славу и гордость которого во многом делают «понаехавшие тут всякие». Уроженец, скажем, Луганской области, Сергей Жадан становится культовым харьковским писателем. Музыканты из западных регионов Украины и театралы из России считаются зачинателями очередных истинно харьковских направлений и стилей. А вот Роман Минин из Донецкой области ассоциируется у артовой публики как ведущий представитель харьковского стрит-арта и мурализма. Иногда возникает ощущение, что его митьковские Гоголи, появились задолго до самой улицы Гоголя, на стенах которой они прописались семь лет назад. А его дуэль Пушкина с мультипликационными злыднями, разгоревшаяся в одной из арок на Пушкинской, может по праву считаться архетипом харьковского бытия, символом вечной битвы тотального базара и повального интеллекта, бесшабашного космополитизма и махрового провинциализма.

Итак, мы уже внутри этого феномена нехарьковского харьковчанина. Милости просим.

Наблюдая за Вашим творчеством уже не один год, я сделал для себя вывод, что принцип импровизации — это и есть основной творческий метод Минина. И это вас во многом роднит с музыкой, субстанцией неуловимой и постоянно находящейся в движении. Вы, вообще, какую музыку предпочитаете? Какая музыка на данном этапе имеет для Вас значение?

Я отношусь к музыке как к допингу, как стимулирующему и побуждающему фактору. Музыка — как сигналы к действию, как сигналы к спариванию, созерцанию… Музыкой надо уметь пользоваться. Мало иметь какие-то предпочтения в музыке: мы живем и движемся в пространстве, меняемся. Что-то прилипает к нам на долгое время. Но для каждого периода жизни, состояния души в определенные периоды подходит своя музыка. Главное уметь ею пользоваться. Хорошая музык , плохая музыка — я могу слушать что угодно, но только в свое время, для разных задач, для разной деятельности. Я ведь художник, человек, раненый в голову образным мышлением и поэтому ценю в музыке наличие образов, если они читаются, значит, музыка хорошая. А если она БЕЗобразная, то…

Работая на улице, вы слушаете музыку? Хотя бы ту, что звучит в голове?

Конечно. Еще на заре своего уличного творчества мне нравилось работать в одном дворе, я там разрисовывал гаражи. А из соседнего окна было слышно, как девочка играла на фортепиано и пела. Одно и то же несколько дней подряд. Кого-то это достало бы, а меня, наоборот, вдохновляло.

В 90-е годы во времена веерных отключений электричества, у меня за стенкой жил учитель музыки. И он постоянно репетировал с учениками тему, вот эту: та-да-да та-ди-да-да дай-да-да-да-да-да-да (напевает мотив «Весны» Воплей Видоплясова). Свечи, живая музыка за стеной — мне этот так нравилось! Это такая классная картинка.

Вы ведь и сами занимались музыкой?

Да была группа. Сейчас мы сочиняем и поем песни с моим маленьким сыном. Когда появился Мирон, произошел толчок в жизни, естественно, поменялось мировоззрение. Появился цикл детских песен. Мирон выдает фразу и из этого рождается песня. Не скажу что это творчество достигает того уровня и качества, когда им можно зарабатывать деньги. Просто я люблю на гитаре «играть».

Это ваша очередная игра? Вы ведь любите играть вообще? Вы играете с городским пространством, например…

Да, это очень классно…

Но ведь вся эта советская застройка.. Какая-то не игровая. Мещанские кварталы дореволюционной эпохи тоже не особо настраивают на игровой лад. Тем не менее, вы постоянно пытаетесь «разыграть» наш город. Не тяжело ли? Откуда этот игровой азарт?

Если говорят, что художник играет, то это не значит, что он играет исключительно на нервах. Вот когда актер играет, музыкант играет — это нормально. Но в большинстве случаев человека играющего наше общество воспринимает как сумасшедшего. Вот в английском и художник, и актер, и артист обозначаются одним словом «artist». Все они играют. У каждой игры должны быть правила: это и владение инструментом, и построение композицией, и умение работать с образом. Все это касается и актера и музыканта, а вот в отношении художника эти вещи не очень очевидны и поэтому ему в игре отказано обществом. С этим у нас пока сложно. Что касается игры с публичным пространством, то я предпочитаю игру со зрителем на равных. Я ему подачу — он мне ответил. Я против того, чтобы швырнуть в публику ракеткой, крикнуть «Я чемпион, а вы все козлы». Я хочу, чтобы диалог со зрителем происходил как можно дольше.

А как фиксировать обратную связь? По количеству брошенных помидоров в работу на стене дома, или надо поставить рядом урну для отзывов и купюр? Как должна проходить эта ансамблевая игра со зрителем?

Музыканту и актеру зрители аплодируют. Но! Все это происходит очень быстро. А вот на картины реакция долгосрочная, сразу отдачи мы не получим. Но, тем не менее, я сейчас даю Вам интервью — это значит, что обществу я интересен. Со временем у общества возникает все больший запрос на подобное творчество. В конце концов, ко мне может кто-то прийти и попросить разрисовать ему гараж. Не обязательно получить только положительную реакцию, главное, чтобы не было равнодушия. Моя задача — постоянно щекотать равнодушие. Когда-то я тоже думал, что за год-два мы изменим мир, но потом смирился с тем, что аплодисменты будут растянуты на годы в один мееедленный хлопок. Художник должен набраться терпения в ожидании оценки и понять, что он работает со временем и во времени. Ну а для бурной овации надо сделать что-нибудь радикальное и вызывающее, провокация на провокацию… Я в своем жанре мурализма не собираюсь ни с кем ссориться.

Мурализм… Наблюдая Ваши работы уже много лет, лично я не могу прийти к какому-то цельному восприятию вас как муралиста (это для вас как-то слишком серьезно). В то же время вы и слишком взросло делаете свой стрит-арт. Кто же вы на этой сцене?

Я хочу возродить жанр монументально-декоративной росписи, изъеденную кислотой стрит-арта и мурализма. Это моя мечта. То, что мы делали до этого в Харькове — это немножко стрит-арта, немножко мурализма, а вот по-настоящему монументально-декоративных работ я еще не сделал.
Часто радикальные представители стрит-арта закрашивают наши работы из-за того, что, мол, они не соответствуют определенным критериям и табу этого жанра. Они, якобы, недостаточно протестные и вызывающие. Еще многих раздражает тот факт, что мы работаем легально, а, значит, сотрудничаем с властями. Но мне кажется, что, наоборот, надо взрослеть и стремиться к обоюдному сотрудничеству. Будущее искусства в нашем городе может состояться только из взаимодействия художника и власти.

Районы, улицы, дома нашего города — что вдохновляет, что нравится, что раздражает?

Мне Харьков нравится, я менял здесь место жительства шестнадцать раз! Каждый район по-своему хорош, даже Ивановка. Вспоминается:«Я жил на берегу железной реки, у подножия Холодной горы». Глаз порадовать нечем — цыганский такой район, тоскливая промзона вокруг, но все это окутано особой романтикой одноэтажных хибар и прокопченных угольными печками людей. Вопрос «куда идти на этюды» никогда не стоял — идем рисуем железную реку (железную дорогу), даже речка-вонючка (р. Лопань) всегда была благодатным объектом для работы. Сейчас я живу в самом лучшем из всех мест — на улице Есенина возле Саржиного Яра…

В этих местах наибольшее скопление современной архитектуры. Как вы к ней относитесь?

В отношении жилых домов и офисных зданий у меня абсолютно не возникает никаких эмоций. Я их не рассматриваю как произведения искусства. Автомобиль — это средство для передвижения. А эти дома — место для ночевки. Вот здание художественной академии — это произведение искусства. Александровская колокольня Успенского собора — мне нравится, как светятся ее глаза-циферблаты. Это один из самых сильных образов Харькова, который воплощен в моих работах. Оперный театр, по лабиринтам которого мне довелось много бродить, напоминает колоссальный космический корабль. Очень нравится весь комплекс площади Свободы с нагромождениями Госпрома, университета, Говоровки. Вот это стиль Харькова — мощный, сложный, лабиринтообразный. Я обожаю харьковское метро. И я горд тем, что мне выпала честь поработать в его пространстве. Мне кажется, нам удалось интегрировать сакральный образ в светское пространство (речь идет о барельефе св. Татьяны на выходе станции «Университет», прим. ред.).

Что и как хотелось бы изменить в городе?

Если бы я что-то и хотел изменить, то это спальные районы. Работать со старыми стенами, конечно, можно и интересно. Плоскости исторических зданий заманчивы для художника тем, что находятся в центре города, у всех на виду. Но они уже и без нашего вмешательства содержательны, там и так хватает смыслов. А вот спальные районы — это места, где живет и растет основное количество детей города. Если мы изменим эту среду, изменится наше будущее. Наша жизнь станет веселее и ярче. В центр надо приглашать самых дорогих и достойных художников, пусть они делают «открыточку», которую не стыдно показать гостям. Они должны осуществлять масштабные проекты, а не просто побрызгать по забору баллончиком. В центре нужны малые скульптурные формы, вот хороший пример — фонтан «Влюбленные» на Бекетова. В центре надо играть дорогими современными материалами и технологиями: металлами, смальтой, стеклом, витражами, светодиодной подсветкой… Надо делать так, чтобы все это работало и днем и ночью. А вот «недорогую» роспись надо перенести на Салтовку и в другие спальные районы. У нас очень много свободных торцов (побывав как-то в Перми я еле-еле нашел два дома со свободными от балконов торцами), арок, трансформаторных будок — площадей и объектов для творчества полно!

Что мешает приступить к реализации всего этого? Финансы, люди, идеи?

В Харькове полно людей и идей. Все что сейчас делается на пути изменения городского пространства, может делаться в сто раз лучше. У Харькова огромный потенциал, мы можем собственными силами преобразить город не хуже ведущих зарубежных художников. Об этом надо постоянно говорить и надо показывать достижения нашего арт-сообщества. Есть идея создания сайта, на котором будут представлены проекты монументального искусства прошлых лет, особенно те, что делались «в стол» — эти вещи мало кто видел, или не видел вовсе. Естественно, здесь должны быть и работы начинающих художников, студентов. На этом ресурсе хотелось бы объединить художников, скульпторов и архитекторов для того, чтобы они учились сотрудничать и воплощать совместные идеи. Создание такой виртуальной площадки позволяло бы обществу как-то самоутверждаться и давало бы надежду на развитие творчества в нашем городе.

Одна из больших наших проблем — мышление, ограниченное финансовыми возможностями. Мы не умеем масштабно мыслить: нас не учат этому, и нам не дают развернуться условия жизни. Но надо стремиться к этой смелости, надо учиться позволять себе что-то большее.

Сейчас у Вас намечается что-то близкое к такому масштабному. Один из застройщиков ведет с Вами переговоры, связанные с росписью новостройки. Для Вас это, насколько я знаю, новый опыт. Вам, как игроку, насколько это интересно?

Да, это хорошая площадка, хорошая трава для игры. Я люблю качественные материалы и качественные холсты, я люблю новые стены.

То, что строительная фирма способна на творческие эксперименты и готова услышать художника, то, что наряду с коммерческими целями будут реализованы чьи-то творческие амбиции — это признак некоего взросления Харьковского пространства. Это совершенно новый качественный уровень планирования городской и жилой среды. Наконец-то мы переходим от хрущевской барачной застройки к организации концептуального и игрового пространства. Всем нам — и художникам, и архитекторам, и строителям — придется к этому стремиться все больше и больше. Так, чтобы спустя какое-то время, человек, идущий по тротуару в ответ на вопрос «Кому принадлежит этот дом, эта улица, этот город» с удовольствием и гордостью мог ответить: «Это принадлежит мне»!

беседу вел Игорь Авдеев